Имена Российской Империи: Солнцев Фёдор Григорьевич

Рисовальщикъ и изслѣдователь русскихъ древностей (1801—1892).

«Мы справедливо дорожимъ списками нашихъ лѣтописей Нестора и его многочисленныхъ последо­вателей; не того ли же самаго вниманiя достойны труды нашего почтеннаго Нестора—основателя архео­логической живописи у насъ въ Россiи — Феодора Гри­горьевича Солнцева? Труды его — достоянiе науки драгоцѣнное наслѣдiе грядущимъ поколѣнiямъ людей русскихъ, сокровища исторiи и художества».

М. И. Семевскiй.

Между Ф. Г. Солнцевымъ и историкомъ Москвы И. Е. Забѣлинымъ1) —очень много общаго. Оба они не только посвятили изученiю русской старины всю свою долгую жизнь, не только всю жизнь они провели въ древлехранилищахъ — архивахъ, музеяхъ, среди древнихъ рукописей, документовъ, надписей, стариннаго оружiя, церковныхъ предметовъ, вещей домашняго обихода и т. д., наконецъ, оба они не только знали стародавнюю жизнь много лучше остальныхъ ученыхъ,—но, во время научныхъ своихъ разысканiй, оба они прониклись и пленились стариной русской, поняли ее и горячо полюбили. Мысленно они всегда находились среди старины, уловляли и воспроизводили въ своихъ творенiяхъ самый духъ ея: Забѣлинъ — въ ученыхъ изслъдованiяхъ, Солнцевъ — въ многочисленныхъ рисункахъ. Если на время забыть, что одинъ изъ нихъ работалъ исключительно перомъ, а другой— кистью, то намъ покажется, что Солнцевъ, это— рисующiй Забѣлинъ, а Забѣлинъ—пишущiй Солн­цевъ: настолько близко стоятъ они другъ къ другу по характеру деятельности, какъ бы заменяя и восполняя одинъ другого.

Если Забълинъ не получилъ никакого научнаго образованiя, то въ значительной степени то же самое можно сказать и о Солнцеве. Правда, онъ учился живописи въ Академiи Художествъ, но, во-первыхъ, Солнцевъ—крестьянскiй сынъ и про­блески дарованiя обнаружилъ еще задолго до поступленiя въ Академiю, во-вторыхъ, старину изучилъ онъ въ полномъ смысле слова «самоучкой», а не въ Академiи, гдъ въ то время никто не инте­ресовался не только стариной, но и всей русской жизнью.

Въ жизнеописанiяхъ Солнцева о его рисованiи въ дѣтствъ разсказывается следующее. «Матушка Солнцева была грамотна и начала обучать сына читать на шестомъ году. Доставалось ученику за тетради, которыя постоянно оказывались за­пачканными, чему способствовало и то, что мальчикъ не особенно любилъ сидеть за букваремъ, а предпочиталъ что-нибудь рисовать. Найдя, бы­вало,  цветные мягкiе камешки на рѣкѣ Ильтѣ или Сити, онъ рисовалъ ими, какъ умѣлъ. Если попадались въ руки какiя-нибудь лубочныя кар­тинки,—онъ принимался срисовывать ихъ. Въ селѣ у матушки онъ прожилъ до 1815 года, когда ихъ посѣтилъ отецъ, служившiй въ столицѣ. Отцу на­жаловались, что мальчикъ ничего не дѣлаетъ, кромѣ-того, немилосердно пачкаетъ тетради рисунками преимущественно церковныхъ предметовъ. Внима­тельно разсмотрѣвъ тетради, батюшка обрадовался, что у сына есть «страсть къ рисованiю», и взялъ его съ собой въ Петербургъ. Въ томъ же 1815 году его определили въ Академiю Художествъ. Въ рисовальномъ классѣ онъ пробылъ менѣе полугода и затѣмъ былъ переведенъ въ гипсовый *), въ которомъ пробылъ тоже недолго, и перешелъ въ натурный, избравъ себѣ для изученiя историческую и портретную живопись».

Такихъ крестьянскихъ дѣтей, какъ Солнцевъ, въ Академiи Художествъ обучалось не мало. О нѣкоторыхъ изъ нихъ, ставшихъ впослѣдствiи знаме­нитостями, говорится въ нашей книгѣ. Но многiя талантливыя дѣти изъ бѣдныхъ семействъ не мог­ли продолжать ученiе въ Академiи по недостатку средствъ или другимъ причинамъ—и покидали ее. Taкie случаи бывали и до Солнцева, бывали и въ его время. Поэтому, хорошо зная по собствен­ному опыту, какъ   трудно пробиться   въ   люди безпомощнымъ молодымъ художникамъ, вышедшимъ изъ народа,—Солнцевъ уже въ зрелые годы жизни посвящалъ силы на благо крестьянскихъ мальчиковъ, обучавшихся въ Академiи Художествъ. А когда министръ Государственныхъ Имуществъ М. Н. Муравьевъ первый обратилъ вниманiе на то, чтобы способнымъ къ искусству крестьянскимъ мальчикамъ давать возможность обучаться въ Академiи Художествъ на казенный счетъ, то попечителемъ этихъ художниковъ изъ крестьянъ въ теченiе многихъ лѣтъ состоялъ Солнцевъ.

«Въ исторiю русскаго искусства за последнюю половину XVIII вѣка и первую половину XIX столѣтiя замечается следующая черта»,—говоритъ А. В. Половцевъ. — «Все представители литературы, за исключешемъ почти одного Ломоносова, при­надлежать къ дворянству; живописцы же, ваятели и зодчiе, за сравнительно немногимъ исключенiемъ, вышли изъ крестьянской и мѣщанской среды, Феодоръ Григорьевичъ Солнцевъ, родившшея 14 апрѣля 1801 года въ селѣ Верхненикульскомъ Мологскаго уъзда Ярославской губернiи, былъ сыномъ крестьянина, принадлежавшаго графу И. А. Мусину-Пушкину. Впрочемъ, отцу нашего худож­ника удалось выбраться изъ крестьянскаго званiя, такъ какъ, вскорѣ послѣ рожденiя Феди, Григорiй уѣхалъ въ Петербургъ, гдѣ долго служилъ кассиромъ при театрахъ. Мать осталась съ семьей въ деревнѣ и первая учила его грамотѣ. Когда маль­чику было шесть лѣтъ, онъ уже сидѣлъ за книжкой, черезъ годъ онъ хорошо читалъ, и занятиями его сталъ руководить старикъ-крестьянинъ, управляющiй имѣнiемъ графа. Маленькiй Федя очень любилъ срисовывать картинки и, вообще, возиться съ углемъ и карандашомъ».

«Первые годы ученiя въ Академib Художествъ принесли Солнцеву мало пользы. Это было до назначенiя президентомъ *) Академiи А. Н. Оленина, до 1817 года. «Порядки въ ней въ то время были ужасные, и преподаванiе въ ней научныхъ предметовъ, а отчасти и художественныхъ—жалкое», — разсказываетъ тотъ же историкъ.—«Алексей Николаевичъ Оленинъ, человѣкъ очень замъѣчательный какъ по своей дъятельности, такъ и по беззаветной любви къ искуству, измънилъ все къ лучшему въ самомъ непродолжительномъ времени. До самой своей смерти Солнцевъ не могъ равнодушно вспо­минать объ Оленине, который, действительно, былъ его ангеломъ-хранителемъ до самой своей кончины. Въ числе многихъ полезныхъ нововведенiй, Оле­нину принадлежитъ, между прочимъ, следующее. Старшимъ ученикамъ ставилось въ обязанность писать копiи съ картинъ, для которыхъ Оленинъ находилъ покупателей. Вырученныя отъ продажи деньги разделялись на три части: одна часть шла на покупку матерiаловъ для писанiй копiй, вторая — на классы, произведения которыхъ не могли про­даваться, и третья — въ кассу Академiи. Когда воспитанникъ оканчивалъ курсъ, то получалъ изъ кассы все заработанныя имъ деньги. Разумеется, такiя сбереженiя были для нѣкоторыхъ настоящимъ кладомъ. Солнцевъ получилъ при выходе изъ Академш 600 рублей. Кроме того, каждому выходившему давали платье, две пары сапогъ, белья по три пары и все принадлежности и инструменты, необходимые для работъ ученика». «Полученiе Солнцевымъ первой золотой медали не обошлось безъ треволненiй. Задано было из­образить Спасителя съ фарисеями на Евангельскiя слова: «Кесарево—Кесарю». Работалъ Солнцевъ долго и усердно подъ руководствомъ профессоровъ Варнека, Щукина и Егорова. Но изъ нихъ Щукинъ былъ уже очень старъ и слабъ, а Варнекъ, не давая никакихъ указанiй, только находилъ въ изображенiи разные недостатки. Когда картина бы­ла уже почти готова, Варнекъ сказалъ Солнцеву:

—  Голова   Спасителя  хороша,  но  божества нѣтъ.

Молодой художникъ заволновался: какъ бы помочь горю?. Черезъ .несколько дней зашелъ въ мастерскую профессоръ Егоровъ. Замѣтивъ смущенiе художника, онъ спросилъ:

-Ты, какъ будто, не спокоенъ?
-Александръ Григорьевичъ говоритъ,—пе­чально отвѣчалъ Солнцевъ,—что въ  написанной мною головѣ Спасителя нѣтъ божества.
— Какъ  божества? — возразилъ  Егоровъ.—Да разве ты не знаешь,  что Бога «никтоже   виде нигдѣ же»? А ты вотъ что лучше сдѣлай: когда Варнекъ придетъ къ тебъ, попроси его са­мого поправить картину. Не безпокойся, оставь; голова такъ хороша, что и мнъ лучше не на­писать!»

«Большая золотая медаль давала кончившему курсъ Академiи право на поездку на казенный счетъ за границу для усовершенствованiя въ художествахъ. Въ 1827-мъ году Солнцеву разрешили ѣхать за границу, только почему-то не въ Западную Европу, какъ бывало до тѣхъ поръ, а въ Китай. Солнцевъ согласился, но, по совѣту Оленина, обра­тился за справками къ о. Iоакинфу Бичурину, жив­шему долго въ Китаѣ. Бичуринъ такъ напугалъ молодого художника тѣмъ, что онъ, навѣрное, на­долго застрянетъ въ Китаъ, что Солнцевъ отказался ѣхать. Оленинъ разсердился за упрямство, и Солнцева лишили вообще заграничнаго путешествiя».

На Солнцева обратили вниманiе еще тогда, когда онъ былъ ученикомъ Академiи. Въ 1822 году при дворцъ, по поводу какого-то торжества, устраи­вали живыя картины. Императрица Марiя Феодоровна поручила А. Н. Оленину выбрать несколько лучшихъ учениковъ и заказать имъ копiи съ картинъ старыхъ живописцевъ, хранившихся въ Эрмитажѣ. Работа эта была поручена, между прочимъ, и Солнцеву. Копiи, сдъланныя имъ, были испол­нены настолько умъло, что всѣ, видѣвшiе ихъ, остались  ими довольны.

Интересно также, что вполнѣ уже само­стоятельная художественная деятельность Солн­цева началось картиной «Крестьянское се­мейство». Сынъ народа, художникъ исполнилъ трудную для того времени задачу очень удачно. Надо знать еще, что молодые художники должны были исполнить этотъ рисунокъ, не выходя изъ комнаты, въ которую ихъ запирали на несколько часовъ, притомъ—каждаго въ особую комнату. Натурщиками у Солнцева были служителя-истопники Академiи, сынъ сторожа и старушка—сидѣлка изъ лазарета. Разсказываютъ, что про­фессора остались очень довольны рисункомъ Солн­цева; замѣчанiе сдълали только относительно гор­шка съ молокомъ, написаннымъ, будто бы, неесте­ственно. Но такъ какъ остальныя подробности картины обнаружили несомненное дарованiе въ художникѣ, то Оленинъ постановилъ выдать Солн­цеву вторую золотую медаль, а для того, чтобы онъ научился рисовать молоко, велѣлъ эконому Академiи отпускать художнику ежедневно кринку неснятого молока! Надъ этимъ въ Академiи много смеялись, но самъ Солнцевъ остался очень доволенъ приказанiемъ президента. Другое жизнеописанie Солнцева передаетъ, что «вниманiе президента Академiи принесло Феодору Григорьевичу большую пользу. Однажды онъ зашелъ къ Оленину, на домъ, и тотъ поручилъ ему нарисовать «Липецкое сраженie», бывшее близъ Юрьева Польскаго въ 1216 году. За эту работу онъ получилъ 200 рублей. После того Оленинъ предложилъ ему нарисовать «Рязанскiя древности», найденныя незадолго передъ тѣмъ тремя крестьянами близъ Старой Рязани, Спасскаго уѣзда, при починкѣ дороги.»

«Рисовалъ Феодоръ Григорьевичъ въ кабинетѣ Оленина. Между прочимъ, у него была нарисована древняя бляха, и рисунокъ этотъ лежалъ на столъ. Однажды прiѣхалъ къ Оленину профессоръ живописи Воробьевъ. Замѣтивъ на столѣ бляху и принявъ ее за настоящую, онъ хотѣлъ рукой сдви­нуть ее, но, увидѣвъ свою ошибку, воскликнулъ:

—  Неужели это нарисовано?

На это Оленинъ  замътилъ:

—  Да ужъ лучшей похвалы искусству нельзя сдѣлать!»

Съ этого времени начинается серьезная ра­бота Солнцева по археологiи. Ему поручаютъ срисовывать древности изъ керченскихъ и фанагорiйскихъ раскопокъ въ Крыму, его посылаютъ въ Москву, Новгородъ, Владимiръ, Кiевъ, Витебскъ, Псковъ, Орелъ, Рязань, Суздаль, Торжокъ, Тулу, Тверь, Черниговъ и другiе старин­ные pyccкie города, а также во многiе монастыри, гдѣ Солнцевъ срисовываетъ церковные сосуды, иконы, древнее вооруженiе, одежды, царскую утварь, монеты, предметы домашняго обихода и т. д. Но этого мало. Солнцевъ не только тщательно копировалъ самые предметы, но и сочинялъ разные рисунки въ древнемъ стилъ *) для золотыхъ дѣлъ мастеровъ, которые по нимъ дѣлали великолѣпныя вещи въ старинномъ русскомъ духѣ. Конечно, дня того времени это было большой новостью и вскорѣ обратило на себя внимаше всъхъ любите­лей старины, а также двора.

Когда у Солнцева накопилось много рисунковъ, то Государь Императоръ Николай Павловичъ задумалъ издать ихъ хромолитографiей (печатаное рисунковъ въ краскахъ) и отпустилъ на это огромную сумму—100.000 руб­лей. Отъ 1846 года до 1853 вышло семь громадныхъ томовъ, болѣе чъѣмъ съ 500 рисунками. Это были извѣстныя «Древности Государства Россiйскаго», исполненныя исключительно нашимъ неутомимымъ художникомъ-археологомъ.

Насколько хорошо Солнцевъ зналъ древности, показываетъ слѣдующiй случай, о которомъ онъ самъ разсказываетъ въ своихъ «Воспоминанiяхъ». Въ 1835 году рѣшили возстановить царскiе те­рема, что въ Московскомъ Кремлѣ. Представленныя предложенiя нѣсколькихъ археологовъ не по­нравились Государю, который очень живо интересо­вался этимъ дѣломъ и, вообще, любилъ русскую старину. Тогда поручено было заняться этимъ дѣломъ Солнцеву. Солнцевъ принялся за возобновленiе очень ревностно. Онъ отыскалъ несколько остатковъ царской утвари, одежды, мебели, принадлежавшей XVII вѣку, по этимъ образцамъ сдѣлалъ несколько новыхъ вещей, и черезъ годъ терема были приведены въ должный видъ. По npiѣздѣ. въ Москву, Государь Императоръ пожелалъ осмотрѣть работу Солнцева.

«Вставъ у дверей, я съ большой тревогой и безпокойствомъ ожидалъ прибытiя Государя»,—разсказывалъ художникъ.—«Его Величество прiѣхалъ и, сказавъ мнѣ: «здравствуй, Солнцевъ»,—сталъ обходить всъ терема, не говоря почти ни слова. Князь В. В. Долгорукiй, замѣтивъ мое безпокойство, сталъ утѣшать меня, что все сдълано отлично, что Государь останется доволенъ и т. п. Вдругъ слышу голосъ Его Величества:

—  Солнцевъ, сюда!

Я подошелъ. Государь сказалъ:

—  Польза, честь и слава, нынѣ и присно, во въки вЪковъ, аминь. Пойдемъ!  Я представлю тебя Императрицѣ. Не засиживайся здѣсь; отдохни
отъ трудовъ. Тебъ  здѣсь холодно: прiѣзжай въ Петербургъ. Я тебя погрѣю.

Прiѣхавъ въ Петербургъ, явился я къ Оле­нину. Онъ встрътилъ меня словами:

—  Сходи къ князю П. М. Волконскому. Тебѣ давно пожалованъ владимiрскiй крестъ.

Тутъ только я понялъ, что значили слова Госу­даря: «польза, честь и слава». Эти слова нахо­дятся на владимiрскихъ орденахъ» (на звѣздѣ владимiрской).

А. В. Половцевъ, слышавшiй не мало разсказовъ отъ самого художника, говоритъ, между прочимъ, что Солнцевъ часто и много разсказывалъ о необыкновенно милостивомъ и душевномъ отношенiи къ нему Императора Николая Павловича, который умѣлъ цѣнить въ немъ знанiе и искус­ство. Вотъ одинъ изъ такихъ случаевъ.

«Государь осматривалъ Оружейную Палату. Была осень, приходилось работать въ шинели. Когда разнеслась вѣсть о прiѣздъ Императора,—Солн­цевъ снялъ шинель и скоро прозябъ. Государь поздоровался съ Солнцевымъ, который пошелъ за нимъ вмѣстъ съ директоромъ Оружейной Палаты Ушаковымъ, чиновникомъ Палаты и другими. Надъ дверьми висѣли турецкiе флаги.

-Это что такое?—спросилъ Императоръ.
-Турецкiя знамена,—отвѣтилъ чиновникъ.

Солнцевъ тихонько подсказалъ: «флаги». Слышалъ ли это Государь, или нѣтъ, но только онъ замѣтилъ чиновнику:

—  Что ты путаешь? Это—флаги.

Пошли дальше. Въ ящикахъ подъ стекломъ ле­жали серебряныя и золоченыя цѣпи. Государь заинтересовался ими.

—  Это цъпи рындовъ, т. е. царскихъ телохранителей,—объяснилъ чиновникъ.

Императоръ не удовольствовался этимъ объясненiемъ, подозвалъ Солнцева и спросилъ его о цѣпяхъ.

—  Это, Ваше Величество, выводныя цѣпи для лошадей,  назначенныхъ  подъ  сѣдло Царя,—ска­залъ тотъ.

Государь обратился къ сопровождавшимъ его лицамъ со словами:

—  Не стыдно ли вамъ? Столько лѣтъ слу­жите здѣсь и ничего толкомъ объяснить не умеете! Онъ лучше васъ  знаетъ,—прибавилъ Государь, указывая на Солнцева.

Императоръ взялъ затѣмъ Солнцева подъ руку и приказалъ объяснять все, достойное вниманiя».

Въ домѣ Оленина Солнцевъ познакомился съ Пушкинымъ, Жуковскимъ, Гнѣдичемъ, Крыловымъ, живописцемъ   Брюловымъ.  Съ послъднимъ  онъ ѣздилъ во Псковъ, когда Брюловъ собиралъ матерiалы для своей неоконченной картины «Осада Пскова», находящейся въ Петербургѣ въ русскомъ музеѣ имени Императора Александра III. «Брюловъ держалъ себя у губернатора совершенно свободно, рисовалъ съ его дочерьми, шутилъ и проч.»,—разсказывалъ Солнцевъ.—«Такъ начали мы проводить время. Брюлову это было на руку, а мнѣ не совсѣмъ нравилось. Поэтому я рѣшилъ приняться за дѣло: вѣдь не для хожденiя же по гостямъ npiѣхали мы во Псковъ! Разъ какъ-то вечеромъ Брюлову нездоровилось: я поставилъ ему горчичникъ и уложилъ спать. Желая воспользо­ваться этимъ временемъ, я пошелъ рисовать извъстный въ стѣнѣ проломъ Баторiя (имя польскаго короля, осаждавшаго Псковъ въ XVI въкѣ.). Черезъ нѣсколько времени прибѣжалъ ко мнѣ Брюловъ и съ упрекомъ сказалъ:

— Какъ не стыдно оставлять больного человѣка!
— Надо же когда-нибудь и дѣломъ заняться,— замътилъ я.
— Дъло не уйдетъ: вѣдь не къ спѣху.

Пришлось возвратиться домой.

Что можно было рисовать украдкой отъ Брюлова,—я рисовалъ. Брюловъ же большею частью былъ нездоровъ. Поэтому онъ почти ничего не сдѣлалъ для своей картины. Пачкалъ только что-то карандашомъ и съ тѣмъ уъхалъ въ Петербургъ.

Для выполненiя задуманной картины, Брюловъ читалъ главнымъ образомъ «Исторю Государства Россiйскаго» Карамзина, но эта «Исторiя» ему не нравилась. Я посовѣтовалъ ему прочитать извѣст­ную «Исторiю Пскова», сочиненiе митрополита Евгенiя (Болховитинова). Брюловъ пришелъ въ восхищенiе, когда прочелъ описанiе крестнаго хода во время штурма Баторiемъ стѣнъ Пскова; осо­бенно понравилось ему,что впереди всѣхъ ѣдетъ монахъ верхомъ на лошади. Брюловъ принялся писать картину. Когда онъ ее почти окончилъ, то я, случайно зайдя къ нему, на вопросъ Карла Павловича,—какъ мнъ она нравится,—замѣтилъ: Крестный ходъ превосходенъ, но гдѣ же «осада Пскова»?

Брюловъ задумался, ничего не сказалъ и, ка­жется, съ тѣхъ поръ совершенно оставилъ кар­тину, хотя впослѣдствiи и говорилъ:

— Я подумаю, какъ бы изобразить осаду.

Мы не будемъ подробно излагать событiя жизни Солнцева. Въ запискахъ о своей жизни онъ самъ разсказалъ много интересныхъ случаевъ изъ прошлаго и художественной деятельности. Изъ записокъ Солнцева мы видимъ, что онъ былъ не только простой рисовальщикъ. Прежде всего, въ немъ виденъ строгiq историкъ, безошибочный изслѣдователь и проникновенный знатокъ древностей. Онъ такъ хорошо зналъ и понималъ древности, что не разъ указывалъ ошибки, сдѣланныя известными историками. Внимательно разсматривая вещи, Солнцевъ не разъ отыскивалъ записи, пропущенныя или не замѣченныя преж­ними изслѣдователями. Кромѣ того, ему удава­лось видеть древностей больше, чѣмъ другимъ. ученымъ. Съ этой цѣлью онъ поступалъ слѣдующимъ образомъ. Когда онъ прiѣзжалъ въ какой-нибудь монастырь, то не показывалъ монахамъ предписанiй духовнаго начальства о своей командировкѣ, потому что простоватые иноки пугались каждаго «чиновника» и иногда скрывали старин­ные предметы. Солнцевъ прiѣзжалъ подъ видомъ-простого богомольца, интересующагося стариной. Проживъ несколько дней въ монастыръ, посещая всъ службы и обедая за общей трапезой,—онъ начиналъ свое рисованiе обыкновенно съ портретовъ игумена, казначея, ризничаго. Въ благодар­ность за это, ему позволяли безпрепятственно срисовывать уже и со старинныхъ вещей, конечно, ничего не скрывая. Благодаря этому, въ теченiе полувѣковой деятельности Солнцева накопилось болъе трехъ тысячъ рисунковъ, сдъланныхъ ино­гда съ такихъ вещей, которыя въ настоящее время по какимъ — нибудь причинамъ утеряны. Это еще болѣе увеличиваетъ ценность означенныхъ правдивыхъ рисунковъ.

Въ 1876 году праздновали 50-ти лѣтiе художе­ственно-научной деятельности Солнцева, и Рус­ское Археологическое Общество отчеканило въ, честь его золотую медаль. Какъ мы сказали раньше, Государь Императоръ Николай Павловичъ любилъ неутомимаго художника. Онъ заботился о его здоровьѣ, не разъ спрашивалъ, не влiяютъ ли усиленный работы на его зрѣнiе, и впослѣдствiи назначилъ ему пожизненную пенсiю изъ личныхъ суммъ. Умеръ Солнцевъ 3 марта 1892 года девяносто одного года отъ роду. Успѣхъ и жизнен­ная удача не испортили Солнцева. До конца жизни онъ оставался скромнымъ труженикомъ: жить значило для него—трудиться.

«Какъ сейчасъ вижу предъ собой сухощавую, невысокую, сгорбленную фигуру Феодора Григорье­вича, съ добродушнымъ выраженiемъ лица, кроткими глазами, серебристою, редкою, но довольно длинною бородой и зачесанными назадъ остатками серебристыхъ волосъ»,-вспоминалъ А. Половцевъ,-«Деликатность и скромность его были изумительны. Онъ почти терялся, когда начинали говорить объ его огромныхъ художественныхъ и историческихъ заслугахъ, а между тѣмъ, болѣе полувѣка было употреблено имъ на то, чтобы спасать и сохранять въ художественныхъ произведенiяхъ драгоцѣннѣйшiе образы русскаго искусства и быта».

Заслуги Солнцева огромны.

«Нельзя обойти молчашенiъ тѣхъ благотворныхъ послѣдствiй, которыя оказали и продолжаютъ оказывать произведенiя Солнцева на изящныя художества и на развитiе у насъ въ Россiи нѣкоторыхъ ремеслъ»,—говоритъ М. И. Семевскiй, редакторъ «Русской Старины», гдъ Солнцевъ напечаталъ описанiе своей жизни.—«Безъ справокъ съ изданiемъ «Древностей Россiйскаго Государ­ства» не можетъ обойтись ни художникъ-иконописецъ, ни живописецъ историческiй; не минуетъ рисунковъ Солнцева своимъ вниманiемъ зодчiй, желающiй строить въ чисто — русскомъ стилѣ, который возобновленъ у насъ, по волѣ Импера­тора Николая I, восхищеннаго видами зданiй нашихъ древнихъ храмовъ въ рисункахъ того же Солнцева. Для писателя исторической повести «Древности» Солнцева—живописныя сокровища предметовъ внешней, бытовой обстановки удель­но-вѣчевой и московско- царской допетровской Руси во всѣхъ мельчайшихъ подробностяхъ. Для отечественнаго театра донынѣ изданное собранiе рисунковъ Солнцева—надежнейшее руководство при постановка пьесъ изъ отечественной исторiи. Переходя отъ изящныхъ художествъ къ мастерствамъ столярному, токарному, гончарному, золотыхъ и серебряныхъ дѣлъ и другимъ,—видимъ, что они, благодаря трудамъ того же Солнцева, возросли до высоты народныхъ художествъ, именно потому, что наши pyccкie мастера, отрешившись отъ слѣпого подражанiя иноземнымъ образцамъ, обратились къ своимъ отечественнымъ, и поняли, наконецъ, что своеобразный русскiй стиль, завѣщанный намъ стариной, можетъ зачастую спо­рить со стилями, заимствованными у иноземцевъ. Снискавшiе известность серебряными издѣлiями, Сазиковъ, Овчинниковъ, Хлебниковъ, Грачевъ и другiе московскiе золотыхъ дѣлъ мастера обязаны своей известностью тому же русскому стилю. Короче сказать, рисунки Солнцева, въ научномъ и художественномъ отношенiяхъ, это—живописная лѣтопись древней Руси, источникъ возрождения отечественнаго стиля, который съ каждымъ годомъ ярче и ярче проявляется у насъ въ произведенiяхъ зодчества, ваянiя и ремеслахъ. И если Карамзинъ въ лътописяхъ и другихъ древнихъ памятникахъ нашего отечества обрѣлъ живые краски для слога своей исторш; если Пушкинъ въ народныхъ нашихъ сказкахъ нашелъ живую, свѣжую струю, которою обновилъ языкъ отече­ственной поэзiи,—то скромный деятель на своемъ поприщѣ, художникъ Солнцевъ, путемъ своихъ изысканiй напалъ на неистощимый родникъ родного искусства, а произведенiями своими пробудилъ въ русскихъ художникахъ чувство народнаго самосознанiя и уважения къ образцамъ, завѣщaннымъ намъ предками».

1. Жизнеописанiе Ивана Егоровича Забѣлина читатели найдутъ въ первомъ выпускѣ нашихъ книжекъ «Русские самородки въ жизнеописанiяхъ и изображенiяхъ».
2. Въ этомъ классѣ ученики рисуютъ съ гипсовыхъ фигуръ. Въ слѣдующемъ, «натурномъ», классъ они рисуютъ уже съ живыхъ людей, съ «натурщиковъ».
3. Президентъ—то же, что председатель.

«Русские самородки в жизнеописаниях и изображениях.» Выпуск VI. Строители и рисовальщики Воронихин, Солнцев, Серяков. Санкт-Петербург. Издание Училищного Совета при Святейшем Синоде, 1910. -с. 23-42